Илтон - Легенда о Песне
Апокриф иного мира...
Он увидел мир, воплощение грез своих, засмеялся и воскликнул: «Как же хорошо!» И увидел первый восход: торжественный и величественный, и капли росы в лучах солнца засияли крохотными радугами, вдохновляя его на новые творения. И возникли облака, и пролился первый дождь, и омыл юную землю. А на небе вспыхнула радуга - от края до края; и небо стало, как капля росы. И вновь засмеялся он и вздохнул: «Как же хорошо!» Но жаждал дух его новых творений, и воплотились частички духа его в созданиях живых и прекрасных. И мыслили они мыслями отца и славили его и повторяли за ним: «Хорошо!» Сошли с небес на благоухающую, омытую дождем, землю, и пели первую песнь Вечной Жизни и Любви… И звали их альвеэлами – первосозданными.
И так прекрасна была эта песня, что прослезился Онес Дэмион – Дух Света, и Создатель всего сущего, и в слезах своих увидел он множество детей: вечно юных, прекрасных, с душами чистыми и светлыми, не знающих горечи и сожаления, боли и страдания, смерти не знающих… И назвал он детей эланами.
Так гласила старая Легенда. Легенда, учением ставшая, Жрецами воспеваемая… И праздник был, Великий праздник Энтарос – День единения с Духом Сущего. Ранним утром, один раз в году, распускались на рассвете цветы белоснежные, покрывая поляны будто снегом. И плелись венки и гирлянды из цветов этих, с любовью названных альниэрами, и шли эланы в Храм, где совершалось в этот день Великое таинство. Дымились жертвенники, на которых жрецы сжигали прошлогодние гирлянды высохших альниэр, и поднимался легкий и благоухающий дым к небесам, к подножию трона Великого Отца…
Так стало… Но так не было. Хранили жрецы и иные сказания, которые называли песней альзаров - Ушедших. И мало было тех, кто уверял, что песня эта более правдива, чем даже сама Легенда. Тех, кто говорил, что в песне той истинная правда, история эланов и даже Самого Онеса. Жили альзары в Дальнем мире, и видеть их могли лишь те, кто сам искал встречи с ними. Вот только желающих отыскать их, было все меньше. А те, кому все же удавалось увидеть их, рассказывали вещи удивительные, скорее похожие на сказку, нежели на правду. А рассказывали они о том, что Ушедшие совсем юны на вид, что они не старятся, а из глаз их струится свет неведомый, и что сама вечность смотрит из глаз их… А уж историю, которую они рассказывают, даже и передать невозможно… Страшна эта история и кощунственна. И история эта о Самом Великом Отце…
«Не ищи Его на вершинах гор, не поднимут и крылья к Чертогам его,
Среди россыпей звезд не найдешь Его след, и на Солнце самом не стоит Его трон.
Только Духом его все заполнено: и живет Им, и дышит, и множится.
Самого же Отца только сердцем узришь, путь откроется в сердце, и вот он – Чертог…»
И вот он – Чертог… Он совсем не похож на Храм, в котором сейчас идут приготовления к празднику. Великий праздник, Великая мистерия… Они так прекрасны в этих белоснежных венках, символизирующих чистоту помыслов. Эланы долго готовятся к этому таинству. Считается большим грехом во время подготовки предаваться мыслям черным да злым, завистливым или праздным…
Дэмион грустно улыбнулся. А ведь он так верил… Верил в них. Верил больше, чем они верили в Него. Как такое могло случиться? Его сын, его боль. Боль, которая сделала мир больным… А как он радовался, когда глядя на свое величайшее творение – детей-эланов, сам захотел иметь рядом одного из них. Сына, который будет всегда с ним, который станет его Сотворцом. Даже сейчас он не в силах проклясть его, хотя тогда… проклял. Но, как оказалось, можно любить и проклятых. Ирмис. Что же ты наделал, Ирмис? Не вернуть ничего, не исправить…
Тогда тоже была весна, девушки пели и водили хороводы в садах, яблоневым цветом наполненных, кажется, вот, облака опустились на землю… И на земле цветы. А больше всех альниэры красуются. Лепестки атласные, изогнутые, а в серединке цветка будто бутончик маленький… А аромат от них такой нежный! И венков из них не плетет никто, жаль эланам губить красоту беззащитную…
Смотрит Дэмион, улыбается, а из сердца его нити тянутся к каждому творению своему, и бьется сердце его в унисон с их сердцами. И вдруг укол, едва заметный, но боль от него такая щемящая… И совсем рядом источник боли этой. Видит Дэмион сына своего. Стоит Ирмис рядом, смотрит на братьев и сестер своих, Отца славящих, а взгляд чужой, незнакомый. И мысли скрыты. И облик его вроде бы и знаком, а вроде бы и иной, и глаза, небесные, как и у Отца, потемнели, почти черными стали…
Встревожился Онес Дэмион, обратился к сыну возлюбленному:
- Что с тобой? Ты духом моим рожден, но кровь в тебе – крови создания подобна… Может, затосковал по братьям своим, может дева юная красотой своей ранила? Жаль мне будет отпускать тебя, но и неволить не стану.
Тут бросился Ирмис к ногам его:
- Отец мой! Разве они мне братья? Разве я не сын твой единственный? Они далеко, а я всегда рядом. Я вижу тебя, я дышу твоим дыханием, я вижу образ твой, который они узреть не могут… Я знаю то, чего не знают они, я даже то постиг… чего и ты постичь не сумел, - глаза Ирмоса почернели еще больше, что-то опасное промелькнула в них.
- Что же ты видел? – Отец схватил его за плечи, заглянул в глубину его глаз, проник в мятущуюся душу. И отпустил. Отшатнулся. Увидел враждебное, не созданное… Тьму великую и опасную, что за границей гармонии пристанище нашла…
- Что же ты наделал, сын мой? Верни назад, тебе неприсущее. Крепко держу я границы свои, отгоняю врага все дальше и дальше. И вот… враг в доме моем. Позволь мне помочь тебе, духом своим я тебя очищу.
Но уже Ирмис отшатнулся от Отца и сказал:
- Видишь теперь, что не брат я им? Во мне сила такая, что могу изменить мироздание. Я знаю теперь правду, которая никому неведома, а они, кого ты так любишь, глупы и неблагодарны. Радуются, не зная радости, любят, не зная любви, потому что истинная любовь из страданий рождается. И мне тоже казалось, что я люблю тебя, но лишь теперь я понял, что любовь не делится со всеми поровну. Скажи мне, отец, любишь ли ты меня? Любишь ли так, как я? Ты для меня единственный, и ни с кем не хочу разделять любовь твою, потому что ревную о тебе…
Опустил голову Дэмион:
- Все вы дети мои. Сам не ведаешь, о чем просишь. И не прав ты, говоря, что не знают они меня. В каждом из них я живу, и каждый из них живет во мне…
Полыхнули огнем глаза Ирмиса:
- Я докажу тебе, отец, - крикнул он, - я докажу тебе, как мало в них любви! Увидишь сам благодарность их, увидишь сам – как мало останется в них духа твоего! – И изменился образ Ирмиса к ужасу Дэмиона. Появились за спиной крылья черные, взмахнул крыльями сын его и ринулся вниз, к белоснежным облакам сада цветущего…
Застилают слезы глаза Дэмиона. Не радости слезы, а горечи. Мир изменился. Смерть пришла в мир. Ведь дети его бессмертны были, пока дух его жил в них. Дух творящий, вечный, а оказавшийся таким беззащитным в мире, им же созданном, но тьмою погубленным. Разве может жить дух его в тех, кто утратил сострадание? Кто жестоким стал, кто возвысился над другими? Кто сомнениями веру убил? Кто в отчаянии… проклял его… Отца своего.
- Будь проклят и ты, сын мой! Во веки веков проклят будь! – Выкрикнул и умолк. Боль душу ранила. Сам уподобился, прокляв сына, созданиям его проклинающим…
И слышит голос сына:
- Прости отец, но из всех, лишь я верен тебе остался, лишь я помню образ твой, лишь я люблю тебя. А они тебя забыли, не выдержали испытаний, мной им данных. Разве не учил ты их, что всегда они с тобой будут? А, значит, и смерть им не страшна! А много ли к тебе вернулось? Нет! Души их во тьме блуждают, но и во тьме лишь проклинают тебя…
Слушает Дэмион слова сына, не может возразить ему. Как так случилось, что знание стало верой, вера – надеждой, надежды – сомнениями… Дал сын проклятый детям его беды и горести, но ведь от отца-то в них дух, дух, который и утешить мог бы, и любовью исцелить… И воскресить! И вечность вернуть… И дух-то совсем рядом, если и утратил, только поверь, только позови, только вспомни – чье ты дитя… Что же могло стать сильнее духа, что?... что…
- Душа живая, - и сын рядом, - духу не больно, а душу ранишь… ничем боль не унять…Вот и ты ведь боль познал, - говорит, вроде бы, и торжествуя, а в глазах слезы. И страдание и…ненависть. И прощение ждет, и простить не может… Как они. Совсем, как они, стал… Его сын стал отцом детей его.
- Не прощу! Сам выбрал свой путь, а детей своих… Спасу! Да, я познал боль. И болит душа моя за них, но не дам им боли своей изведать, а и их боль себе возьму… Вечно жить с нею буду, но спасу детей… И, как раньше, жили они Духом моим, так теперь я буду жить их болью. И тебя познаю через боль ту, но очищусь, и каждого очищу в себе. И верну…всех!
Так пели Ушедшие…
Но забылись слова той Песни. Лишь отголоски ее записаны были Жрецами…
Так родилась Легенда.
http://www.proza.ru/2008/04/28/392
ИЛТОН САМ О СЕБЕ: Я же говорю, мне все "приходит": и рассказы, и стихи, и музыка, я только записываю,...Это "приходило" в полусне. Даже и повторить не смогу....
Эта легенда есть и в музыке в музиздате. "Онес Дэмион" - сотворение.)
Всего Вам доброго.
С уважением,
Илтон
http://www.proza.ru/board/list.html?start=8&rec_text=2008/04/28/392
ЗДЕСЬ ВСЕ РЕЦЕНЗИИ.
Я ТОЛЬКО СЕГОДНЯ ОТКРЫЛА ДЛЯ СЕБЯ ЭТОГО АВТОРА. ВОТ,НА ОДНОМ ДЫХАНИИ ВОСТОРГА ДЕЛЮСЬ С ВАМИ.
Она приходит к каждому...
Изумительный рассказ! Эмоциональное напряжение сохраняется на протяжение всего рассказа. Читаешь, и словно попадаешь в какой-то таинственный неведомый мир, восхищающий, пугающий и одновременно завораживающий. Такое необычное изображение смерти, сопоставление Жизни женщины с ее внешним видом... Нелепое стремление выжить любой ценой, чтобы влачить это жалкое существование... во имя чего, зачем? Ах, как много мыслей для размышлений! Илтон, я уже давно восхищаюсь Вашими произведениями, но каждое вновь прочитанное поражает меня больше и больше. Какие мироощущения, какие мысли!!!! Так искусно все преподать может лишь настоящий художник слова, каковым вы, на мой взгляд, и являетесь. Огромное спасибо. С величайшим уважением, Евгения.
Она приходит к каждому...
Илтон
Смерть стояла в ногах умирающей женщины. Она умела ждать. Шли уже вторые сутки мучительной борьбы. За что? За жизнь? Трудно было назвать жизнью то, чем жила долгие годы эта женщина.
Впрочем, она была не одинока в таком существовании. Сколько было, есть и ещё будет таких вот, как она, живших и живущих в беспросветной нужде, заботе, хронически усталых, одиноких…и всё же цепляющихся за то, что сами они называют жизнью.
Смерти была знакома эта женщина. Не раз и не два посещала она этот убогий дом. Правда, когда-то, много лет назад, этот дом не был так убог, и даже был уютен и счастлив. Но это было так давно… Тогда эта женщина, лежащая сейчас в горячечном бреду на узкой кровати, была совсем крохой. Вот тогда-то Смерть впервые и переступила порог этого дома, забрав с собою её мать. А потом был отец, когда девочка училась ещё в школе. В доме поселилась тётка с выводком своих ребятишек – мало кто из них остался жить. Тётка, гулящая, вечно пьяная, лишь облегчённо вздыхала, когда Смерть посещала их дом в очередной раз. А вот девочка выжила. Замуж вышла. Может, и была бы счастлива, если бы... Иногда Смерть думала – почему ей не дано права самой выбирать тех, кого она с радостью забрала бы? Если бы ей тогда, сразу после свадьбы, было разрешено прийти за самой тёткой – глядишь всё пошло и иначе, а так…Видно не отжила ещё та положенного ей века, не выполнила до конца поганого своего предназначения. Споила молодого мужа ненавистной племянницы, и лишь потом отдала то, что зовётся великим словом - душа. Отдала легко – как легко могут отдавать свои души пьяницы, да обиженные умом. И ещё малые дети – совсем малые, те, кто ещё не совсем потерял связь с небесами. А остальные…
Смерть едва слышно вздохнула; она могла вздыхать последними вздохами тех, кто отдавал ей свой последний вздох…
Остальные – боялись её, ненавидели, проклинали…Боялись даже те, кто верил в Бога. Правда, эти боялись не её – они боялись Бога.., в которого верили. Как это глупо…
Смерть знала Его. Знала, потому что была его даром…проклятым даром. Проклятым теми, для кого Он сделал её даром. Даром Своей Любви и Сострадания. Но кто в это верил? Кто думал также?
От начала мира Смерть встречала эту борьбу – борьбу с собой. Правда были и те, кто сам искал её в порыве отчаяния, но именно к таким она и не любила приходить, зная, что именно для них, она не станет утешением. С радостью она шла к тем, кто ждал её, как избавления. Избавления от боли и мук. Были и такие. Безнадёжно больные или измученные смертельными ранами. Их она обнимала нежно, как мать обнимает дитя, и сама обрывала серебряную пуповину, связывающую душу и тело. Но, войны она не любила, не любила и насилия, когда души были вырваны из тел, когда рушились предопределения и судьбы, когда ей приходилось быть не Даром, а кровавой Жницей на полях человеческой жестокости. Жница…Страшная старуха с косой…Кто придумал этот образ? Чьё воспалённое страхом воображение? Мало кто видел её настоящий облик - облик юной белоснежной Девы со скорбным выражением голубых глаз. Голубых, как небо…
Но люди, ощущая её присутствие, сами создавали её облик. И этот облик, чаще всего, был ужасен. Его рождали боль и страх – вечные спутники агонии. И очень редко ей придавали образ родных, милых лиц, ушедших в мир иной.
Вот и сейчас, наблюдая за умирающей женщиной, она видела, как в изредка проясняющемся взгляде, бьётся страх и отчаяние. И в эти моменты Смерти очень хотелось, чтобы эта, измученная жизнью женщина, увидела бы, уж если не её истинный облик, то хотя бы облик её давно ушедшей матери или маленького сынишки, утонувшего по вине пьяного мужа, тем грозовым летом.
«Глупая, - думала Смерть, - ну какая же ты глупая. Зачем ты борешься со мной, вместо того, чтобы уйти? Сколько раз ты в отчаянии звала меня? Сколько раз ты мечтала отдохнуть? И вот я пришла. Я здесь. Тебя услышали. Пойдём – я отведу тебя туда, где отрут всякую слезу, где тебя ждёт долгожданный покой, где ты сможешь наконец-то познать Любовь. Я отведу тебя туда – где меня нет, и уже не будет. Ведь отбирая у вас жизнь – я сама становлюсь жизнью».
Хриплый вздох вырвался из груди женщины. Как же трудно дышать! Непролитая слеза в уголке глаза… И снова, в который уже раз, возвращение сознания. Эти мгновения самые мучительные. Смерть знает это. С какой радостью она забирала бы их во сне или бреду. Но это бывает редко, очень редко. Её всегда удивляло то, что в такие проблески сознания, люди, вместо того, чтобы сделать шаг навстречу и навечно распрощаться с этими страданиями, начинали с последними силами бороться с ней. Эти проблески сознания они наполняли тщетной надеждой на исцеление, на чудо. Будучи смертными, каждый из них подсознательно надеялся на своё бессмертие, не понимая того, что именно шаг к ней и является шагом на пути к бессмертию.
Вот и эта женщина, вновь ненадолго придя в себя, обводила мутным взглядом стены с пожелтевшими обоями, задержав взгляд на солнечном зайчике, плясавшем на бесцветном узоре. О чём она думала в этот момент? Мысли людей были Смерти недоступны, ей были доступны их чувства. А чувства женщины были наполнены страхом, горечью и… надеждой. Она вспоминала. Вспоминала всю свою жизнь. Ей даже не надо было прикладывать усилия, чтобы что-то вспомнить. Жизнь проходила перед ней так ярко, что даже далёкое прошлое вспоминалось легко и без усилий. А ведь совсем недавно она не могла припомнить даже, что было вчера – настолько однообразно и тягуче проходила её жизнь. Болезни, постоянные долги, слёзы в подушку, потери и борьба - постоянная, бессмысленная борьба изо дня в день. И мысли – как прожить этот день. А сейчас, и Смерть это чувствовала, эта женщина вспоминала свою жизнь, как нечто прекрасное. Она цеплялась за неё из последних сил, наполняя свою память теми короткими радостными воспоминаниями далёких детства и юности, забывая всё остальное, плохое, и неосознанно причиняя себе ещё большую боль этим самообманом. Солнечный зайчик оживил своим светом мёртвые выцветшие цветы на обоях, отчего эти цветы стали казаться живыми, но, уйдёт солнце, и ненадолго ожившие цветы, вновь станут блеклыми и мёртвыми. Также и жизнь этой женщины освещалась сейчас светлой памятью детства, примиряя её со всей остальной жизнью. Но выживи она – и погаснут воспоминания, и вернуться серые, постылые, мёртвые будни…
Что-то неожиданно изменилось в комнате. Смерть подняла глаза. Там, в изголовье появился сгусток чуждой энергии, который постепенно стал принимать очертания.
Жизнь. Её Жизнь. Ведь если Смерть одна, то Жизнь у каждого своя. Как же она некрасива! Состарившаяся раньше времени, с впалой грудью, с большими, натруженными руками, с потухшим взглядом тусклых глаз. Они были похожи - эта женщина и её Жизнь. Только та, что лежала, была не так уродлива, может потому, что она ещё не принадлежала полностью Жизни, а принадлежала пока им обеим. Но, маятник качнулся в сторону пришедшей, и смертельно уставший, но полный ненависти голос, сказал: «Уходи! Ещё не твоё время!»
Смерть снова вздохнула, с грустью посмотрев на лежащую. Да, так тоже бывало, и ей, в таких случаях, было грустно. Она никогда не боролась с Жизнью. Это Жизнь всегда боролась с ней. И у неё не было ненависти к Жизни. Это Жизнь ненавидела её. Ненавидела, потому что знала, что победы её – временны. Вот и сейчас это была лишь отсрочка. Они обе знали это. И обе знали и то, что пройдёт совсем немного времени – и эта женщина вновь будет проклинать свою Жизнь и призывать Смерть.
http://www.proza.ru/avtor/ilto... ШЕДЕВРЫ ИЛТОНА.
Спасибо за ОТКРЫТИЕ
Аллочка, Дорогая, это просто ВЕЛИКОЛЕПНО!!!!!
ПОТРЯСАЮЩЕЕ ОТКРЫТИЕ!!!
Тоже прочитала на одном дызании...
Спасибо за этот ПОДАРОК!!!
С Любовью, Набель
А ВОТ ЕЩЁ...
Свет и тьма
Илтон
Двое стояли на вершине горы.
И не было этой горы ни на одной карте мира. И мира, в котором появятся карты, тоже еще не было. И был этот мир, где стояли двое, совсем иной: вечно творящийся, но не сотворенный, изменчивый - где нет времени, где вечность - лишь миг, а миг - вечность.
И двое тоже были иными - неземной, нездешней красоты.
Один - золотоволосый, ясноглазый, в белоснежном плаще, белее еще несозданного снега. В небесных очах свет, покой, безмятежность, счастье вечного блаженства...
Другой - с волосами черного шелка. Черный плащ, как сложенные крылья за спиной. В ночных глазах бездна мрака; тайна и вечность, как пропасть.
Они такие разные: Свет и Тьма, Созидание и Хаос, Надежда и Отчаяние, Жизнь и Смерть...И, кажется, что гора, на которой они стоят вот-вот расколется до основания, разделив их непреодолимой пропастью.
Но что это? В глазах золотоволосого грусть, почти отчаяние, что совсем не свойственно Свету. А во взгляде другого скользит горечь и понимание, что совсем не присуще Тьме.
И что уж говорить о Любви, которая отражается в черных глазах, освещая их изнутри, как солнце тучи.
-Я люблю тебя, - шепчет один.
-Я люблю тебя, - ответ или эхо? Но эха нет в этом мире...
А где-то там, далеко за пределами неведомой пустоты зарождался мир, и из безвременья рождалось время, потому что был День первый.
И был отделен Свет от Тьмы. И отголоски первого дня коснулись вершины, где стояли двое.
И сказал Золотоволосый: Любовь есть Свет. Если любишь - стань Светом! Сделай лишь шаг, и ты будешь жить во мне.
И ответил ему с волосами черного шелка: Ты светишь во мне, и я люблю тебя, потому что через тебя я познал себя, но и ты познал себя лишь во мне. Если я стану тобой - я умру. И ты умрешь со мною..
И сказал первый: Но Любовь-это жизнь...
И ответил второй: Любовь-это смерть...
И были новые дни, и были новые творения. И не для этих двоих, а для других, в молодом далеком мире прозвучал голос: Не ешьте плодов познания Добра и Зла. Будьте, как дети. И другой голос сказал: Познай и Зло и Добро, стань, как Бог.
И познали дети и Добро, и Зло, но богами не стали-стали людьми. И познали горе ,но через горе и счастье. И муки рождения познали, но и радость материнства. И богооставленность, и желание стать Богом. И вечный поиск Его и отрицание Его. И Любовь познали...И ненависть...
Двое стояли на вершине горы. И сказал Золотоволосый: Посмотри туда! Разве не в Свете была Жизнь и Истина?
И ответил ему с волосами черного шелка: Нет истины единой, и что есть истина для Света, для Тьмы есть ложь...
И первый сказал: Пусть тогда Любовь станет Истиной.
И второй ответил: Посмотри туда...
И где-то там, за пределами неведомой пустоты, люди любя - ненавидели, и ненавидя - любили. И любили любящих и мстили ненавидящим. И было око за око, и зуб за зуб...И войны были...И любящий сын убивал чужую любимую мать, и влюбленный насиловал чужую возлюбленную.
И сыновья убивали отцов.. .И, Отец послал Сына... На Смерть...Возлюбив свое творение...
Двое стояли на вершине горы.
И Золотоволосый восторженно сказал: Вот она - Истина. Любить - значит жертвовать собой во имя других. Жертва - вот удел Света.
И ответил ему с волосами черного шелка: Жертва - есть удел Тьмы.
И где-то там, за неведомой далью, время начало новый отсчет.
И уже сбывались пророчества. И родился Тот, кто из Любви был послан в мир, кто нес в него Свет, Истину и Жизнь. И внимали люди, жаждущие спасения, простым словам Любви. И месть уступала место прощению, и встречный становился ближним, и Надежда вырастала в Веру.
И была Смерть.. .Но через Смерть - Воскресение...И была в этом жертва Бога, и рождалась из этого жертва Богу. Ибо было сказано: "Люби Бога", и было сказано: "Люби ближнего", и сказано было: " Отрекись всего и ступай за мной"...
И одни - ради спасения своего отрекались и ступали за Ним, оставляя ближних своих... А другие, ради спасения ближних, совершали грех... И по телам грешных шли на Небо праведные. Святость и грех..
Есть грех - есть святость..
Двое стояли на вершине горы.
И сказал один: Но ведь Бог есть Любовь. Так сказал Он.
И другой ответил: Любовь не ищет своего. Так сказал его ученик.
И опустил голову Золотоволосый. Вспомнилось: "Если любишь - стань
светом"...
А где-то там, за пределами пустоты, время встало. И был Суд. .И был Бесстрастный Судья. И был Обвинитель, и Он сказал: Ты виновен в том, что разрушил Свет Тьмою! И был Заступник, и Он сказал: Но Свет разрушил Тьму...
И были вечные муки и вечное блаженство. Но, вечные муки могли познать лишь те, в ком оставалась хоть искра света, а цену вечного блаженства знали лишь те, кому ведомы были мучения...
И стояли двое на вершине горы.
И один спросил: И что? Так будет всегда?
И второй ответил: Всегда, пока мы будем любить друг друга...
http://www.proza.ru/2007/11/12...