Пропустить навигацию.
изменись сам-изменится мир

Эвакуация

Григорий Вдовин "Заеzжий корреспондент"

продолжение, начало здесь

6. Эвакуация

 

Директор сама, кстати, учитель русского языка и литературы. В матрице новой украинской государственности - не имевшая профессионального будущего.

 

Чеченцы привезли в школу медикаменты. Уважаемый аксакал, глава конкретно этой миссии, произносит обязательную мантру: фонд имени Героя России Ахмада Хаджи Кадырова по распоряжению Героя России Рамзана Кадырова… Просто имена и фамилии лидеров Чечни, без регалий, они не называют - своя специфика. Терапевт, назначенная командовать фельдшерским пунктом - перечисляет, в чем самая большая потребность. Именно это - чеченцы и привезли.

Записываем интервью с еще одним командиром, имеющим отношение к лекарствам, которого с собой подвел, в свою очередь, чеченский командир. Какие там взаимоотношения и политесы - разбираться некогда. Капитан, с морпеховскими нашивками. В процессе этого интервью - я понимаю, что он рассказывает что-то невероятное. Морпехи-черноморцы, прямо сейчас проводят эвакуацию из больницы номер 4, где идет бой. На БТР-ах вывозят за два-три квартала, где уже нет стрелкового и прямой наводки, там перегружают уже в гражданский транспорт волонтеров, которые уже вывозят из города. Не ходячие люди, после операций, с ампутированными конечностями, в тяжелом состоянии, застрявшие в больнице с начала марта. Среди них - дети, которых с утра вывезли уже 16, а всего - уже больше ста человек. Весь район, в том числе и где происходит перегрузка - под сильным минометным обстрелом. «Поехали, посмотришь» - приглашает меня командир морпехов и замолкает.

И тут наступает достаточно тонкий момент, который есть в работе каждого журналиста. Очевидно, что об этом рассказать нужно. Очевидно - что история не тривиальная. Очевидно, что опасно. И в какой пропорции эти ингридиенты коктейля нашей работы смешаются сейчас - должен решить именно я и именно в этот момент. Смотрим карту (без оффлайн-карт не суйтесь никогда в город, в котором идет война, но их наличие, конечно, ни от чего не гарантирует). Вроде бы - район нормальный, насколько он может быть нормальным вблизи от Азовстали. Но - гораздо ближе к заводу, чем кинотеатр, где мы были совсем недавно, но кажется уже - так давно. Я решаю ехать. Наш водитель Дима, впервые для себя попавший вообще в такой тугой переплет - лепечет что-то про «поехали отсюда», ему все не нравится. За морпехом на запыленном каблучке Kangoo едем на точку эвакуации - ко второму роддому.

Как понять в воюющем городе, что ты едешь не туда, куда надо? Во-первых, все становится сильно громче. Во-вторых - с улиц пропадают люди. Те редкие из них, которых встречаешь - не идут куда-то, а перебегают. Домашние животные - растерянные, и убегающие как раз в обратном направлении от того, куда направляешься ты.

Kangoo с капитаном ускоряется - мы следом, я тоже хочу уже доехать до какой-то стены, за которой можно остановится и убраться с широкого и совершенно безжизненного проспекта, со свисающими до земли проводами, между которыми надо лавировать, и сожженными машинами, которые надо объезжать, в конце него - заводские трубы и смог разрывов. Там - Азовсталь.

Глаз выдергивает угловой магазин - видимо, там торговали одеждой, или это был какой-то склад. Взрывом через выбитое окно из него выбросило гору манекенов телесного цвета, теперь разбросанных по земле в нелепых позах, а у стены - сваленных бесформенной массой. У них стоит пес и смотрит на единственные подвижные в округе объекты - наши машины. С тоской и раздумьем на морде. Пес с ошейником, на коротких ножках, глаза умные. Он явно домашний - и явно, он уже очень давно - совсем один. В клубах пыли передняя машина заворачивает между домов - и пыли становится еще больше, едем уже поперек каких-то газонов, смятых детских площадок, прямо по земле - сыпучей, как мука.

7. Великий и могучий

Каре сталинских двухэтажек - когда-то это был уютный дворик. Машины ставим за дом. Посередине двора - наезженные загнутые огромные колеи. Я понимаю, что это разворотный круг БТР-ов. У подъезда - очаг, закопченный чайник, люди. Большими буквами на двери подъезда - дети, люди. На земле - носилки с людьми, они в отключке. На стульях - сидят тоже. С забинтованными руками, ногами. С ампутациями.

По нашим следам прилетает два микроавтобуса - Форд Транзит и Газель, у водителя Газели - полный рот золотых зубов, улыбка в белой бороде - блестящая. Машины свои, бензин и кормежка - откуда придется. Люди мотивированы на помощь очень сильно - хотя история для них совершенно бескорыстная - никакого заработка не то что нет, но можно еще и машину потерять, или жизнь. Невдалеке - очень громко. Начинается очень сильный стрелковый бой, что-то явно происходит.

Приходит солдат - в толстовке, одетый просто с невероятной небрежностью. Стоим за стеной. Оператор снимает погрузку, я лихорадочно думаю над текстом стендапа, а ему хочется поговорить. Он из девятого полка. Кто следит за событиями - поймет примерное направление нашей дальнейшей беседы, но мне уже некогда - в клубах пыли из-за домов с тихим и уверенным урчанием, почти бесшумным для своих габаритов и в шуме канонады - показываются два БТР-а.

Я понимаю, что они как-то очень странно выглядят - и не сразу понимаю почему. На броне, прямо сверху - навалены люди, на вещах, на одеялах. С перевязками. Такие же - как только что сидели у подъезда на стульях, и которых только что увезли на Форде и Газели. БТРы останавливаются на кругу, который я так безошибочно определил, как место разворота (я про себя отмечаю, что правильно все понял). Откидывается боковой люк и ступенька.

В проеме появляется миниатюрная бабушка в зимней шубе. Я даю ей руку, пытаюсь что-то спрашивать, но интервью не идет (много лишнего, а сбить человека на нужное не получается, а на рассказ «от адама и евы» времени просто нет, запоминаю только фразу - я видела как украинцы подорвали вход). Начинают снимать лежачих с брони.

Прямо в процессе этого - подскакиваю к солдату, рассказывает: Обстановка сложная, сильные обстрелы, и из минометов бьют сильно. Вывозим сколько получается, в первую очередь - женщины и дети. Людей еще очень много. Из-за корпуса БТРа появляется командир - отставить никому не нужную в данный момент времени фотосессию и немедленно продолжить разгрузку раненных с другой стороны боевой машины - эта команда раздается полностью матом, печатного слова нет ни одного. Солдат слушается, и меня больше для него не существует.

С противоположной стороны вынимают и вынимают людей - измученных, обессиленных, окровавленных, загипсованных, забинтованных, с аппаратами Елизарова. «Быстрее!» - так же подгоняет командир своих бойцов. Бтры уносятся в клубах пыли с таким же негромким и уверенным урчанием - я еле-еле успеваю на их фоне записать стендап, попытка была единственной.